 |
15.10.2008 |
Книжная выставка
В числе главных событий Московской книжной ярмарки были "круглый стол" "ХХ век в творчестве Солженицына" и выставка, посвященная писателю. 222 книги на 30 языках мира, вышедшие в 70 издательствах.
Огромные фотографии - как "раскадровка" жизни: от детства до последних лет. Пристальный взгляд не отпускает. Солженицын - писатель, политический мыслитель, одна из крупнейших личностей в российской истории ХХ века - по-прежнему вызывает чувства противоположные: от раздраженного неприятия до благодарного восхищения.
Но и критиков своих, и последователей он равно заставляет тревожиться о судьбе России и думать о смысле жизни. Непрерывная очередь: Наталья Дмитриевна подписывает книги мужа. Слова утешения и благодарности. Вопросы, просьбы, предложения: в школьной библиотеке не хватает солженицынских книг; молодой поляк написал исследование исторических взглядов Солженицына; мама тяжело больна, книги Александра Исаевича - ее опора...
Эксклюзивное интервью Натальи Солженицыной обозревателю "Известий" Наталье Игруновой.
вопрос: Александр Исаевич когда-нибудь приезжал на книжную ярмарку?
ответ: Нет. Никогда.
в: Не интересовало?
о: (улыбаясь) Он просто не мог вынести такое.
в: Он знал о том, что будет такая выставка, видел эти замечательные фотографии?
о: Эта выставка планировалась заранее и была связана с 90-летием Александра Исаевича. Он знал о "мероприятиях", которые готовились к юбилею, и, надо сказать, его это очень угнетало: он вообще не любил всякой пышности и юбилеев в частности.
в: Но ведь он был публичным человеком?
о: Он, конечно, был публичным человеком уже потому, что все, что он писал, - писал для людей. Он легко владел аудиторией в три тысячи, в пять тысяч, если его интересовало то, ради чего люди собрались. Но если под публичностью понимать желание, как теперь говорят, потусоваться, - то он, безусловно, человек непубличный, антитусовочный. Даже в домашнем кругу он не любил долгого застолья. Любил вкусно поесть, но не терпел затянутых разговоров, холостого "прокрута". Больше всего он ценил разговор вдвоем либо уж втроем. А если собирались вчетвером - он замолкал.
Он был, конечно, публичный человек, но не любил суету.
в: А постоянные собеседники у него были? Кроме вас, конечно.
о: Разумеется. В разные отрезки жизни разные были собеседники. В последние годы среди постоянных собеседников были и наши сыновья, выросшие в серьезных интеллектуалов и друзей, которые читали все, что выходило из-под пера отца.
в: Они принимают его книги?
о: Конечно, принимают. Но чувствуют себя совершенно свободными высказывать любые замечания и до, и после публикации. Последние лет двадцать отец уже и советовался с ними.
в: Он прислушивался к мнению других? Был способен поменять точку зрения?
о: В любом разговоре весь интерес для него и состоял в том, чтобы услышать другое мнение. Он был абсолютно прислушлив к другому. Мы много спорили, и если мои - или чьи-то - аргументы были убедительны, он с готовностью свое мнение менял. Он был очень открытый человек.
в: В последние годы оставались друзья, люди, с которыми ему хотелось встречаться?
о: За последние годы мы проводили нескольких близких друзей. Ушли и многие из тех, с кем он учился, с кем воевал. Да немало друзей, с которыми он был близок, умерли прежде, чем мы вернулись. Для нас это оказалось возвращением в новую страну. Но мы приобрели здесь и новых друзей, с которыми постоянно общались до самого конца Александра Исаевича. Знаете, всегда ведь был избыток людей, которые хотели встретиться с ним, по сравнению с тем, с кем он сам хотел и мог встретиться. Но со всеми, с кем хотел, - встречался и разговаривал. Обмен мнениями не прекращался. Много писем писал. Когда ему стало трудно писать, отвечал на письма по телефону. Вообще у него колоссальное эпистолярное наследие. Десятки тысяч писем.
в: А о чем ему писали в последние годы, после возвращения в Россию?
о: Сразу по нашем возвращении были невероятные потоки писем - коробки, ящики. В основном письма были отчаянные - от состояния материального, состояния нравственного, от того, что разорвано культурное пространство: вот раньше учителя могли ездить летом в Москву, привозить сюда детей на экскурсии, а когда мы вернулись - в 94-м году - это было уже совершенно невозможно. И ему писали, как народному заступнику, считая, что вот он приехал в Москву - и все сможет поменять. Он-то понимал, что не сможет, что не допустит его никто до каких-то серьезных публичных выступлений. Он еще в 93-м году, накануне нашего возвращения, не сомневался, что микрофон у него отключат. Что и случилось очень скоро. Но потом поток писем упал - когда резко повысились цены на марки и конверты.
А в последние годы поток писем снова возрос. Я это связываю с тем, что значительно выросло число выпущенных книг. Издательства ежегодно возобновляют договоры - значит, книги Солженицына расходятся. Мы ведь теперь живем в рыночной экономике, издают лишь то, что продается.
в: К вам сегодня подходила учительница литературы, которую волнует, нужно ли изучать Солженицына в школе - не только "Матрёнин двор" или "Ивана Денисовича", но и "Архипелаг ГУЛАГ".
о: "ГУЛАГ", я думаю, школьникам трудно целиком прочитать. На Западе - в Америке, в Германии, Италии, Испании - есть издание в одном томе. Это не вырезанные филейные кусочки, а связное сгущенное повествование. Я уже начала делать такой том на русском. Читать Солженицына в школе, я считаю, очень нужно, и не ради его самого, конечно. Там заложены ценности, которые сегодня не то что затоптаны... но считается, что они не обязательны. Якобы можно без них обойтись. На самом деле - нельзя. Без них не прожить достойной жизни. И еще потому читать надо в школе, что только большое искусство способно учить.
До "ГУЛАГа" на Западе уже опубликованы были книги сорока реальных его свидетелей: Солоневича, Кравченко, людей, бежавших с Соловков, многих других. Потрясающие истории. И никакого впечатления. Потому что дело не в новизне информации, не в сенсации, а в том, что "ГУЛАГ" - это великая литература, она прожигает сердце.
в: Александр Исаевич сформировался и как человек, и как писатель, когда роль писателя у нас была невероятно велика. Такая, в общем, мессианская роль. В постперестроечные годы, когда эта роль стала меняться, голос уходил в пустоту - это его затронуло, волновало? В случае Солженицына - еще и из-за политики властей, которые, отсекая от СМИ, хотели ограничить его влияние, возможность прямого высказывания, далеко не всегда совпадающего с "генеральной линией".
о: Почти всегда не совпадающего. Его тревожило и задевало не то, что касалось его лично, а то, что в эти последние 15-20 лет произошел сбой нравственных ориентиров. За свою писательскую судьбу он никогда не волновался. Он считал, что число читающих людей может быть и небольшим... Если вспомнить - сколько в царской России читающего народа было?.. Но этого оказалось достаточно, чтобы возникла закваска, родилась великая культура.
Его волновало общее состояние народа. Он считал - и говорил, писал об этом, - что решающее значение имеет нравственное здоровье. Без истории, памяти о корнях, без нравственных опор народ растворится. А претендующих на наши территории много.
в: Его заботило то, каким он останется в памяти людей? Чужих людей и собственных детей, внуков? Как его будут помнить?
о: По-моему, специально это его не заботило. Он ценил интерес к своим книгам, но мало ценил интерес к себе. А близкие... Как его буду помнить я - он представлял. И как запомнят сыновья - тоже... Последнее время к нему часто приходили внуки, и, общаясь с ними, он, может быть, думал о том, запомнят ли они его. Иногда даже говорил им что-то подобное - вот, вспоминайте, как мы делали то-то и то-то. Он с ними занимался, математике учил немножко. Особенно приезжего внука - Дмитрия Игнатьевича.
в: А дневник Александр Исаевич вел?
о: Нет, он не вел дневника в обычном смысле - поденных записей, как правило, не делал. Кроме путевых заметок. Но у него есть уникальный "Дневник Р-17", дневник романа о революции 17-го года. Он вел его при работе над "Красным Колесом" больше 25 лет. Это дневник-собеседник. Как раз у вас в "Известиях" печатался отрывок из него лет пять назад. "Дневник" будет напечатан в будущем году в издательстве "Время", в Собрании сочинений, и, я думаю, вызовет интерес, потому что это вообще не-бывший жанр, как-то не вспоминается подобная книга ни в одной из литератур.
в: А из чего состоит архив Солженицына?
о: Архива я еще даже не касалась. Он не структурирован и не обработан. Это дело не близкого будущего. В его архиве помимо оконченных, но еще не напечатанных произведений есть произведения неоконченные, много набросков и вариантов. Как я уже говорила, колоссального размера эпистолярный архив. И кроме того - огромное количество книг и журналов, которые размечены им при чтении. Он делал много пометок.
в: Он был книжник?
о: Нет. Книжница я, он это очень порицал и называл меня "книжная стяжательница".
в: А литературные пристрастия? В свое время у него ведь был целый цикл очерков, посвященных писателям.
о: Михаила Булгакова очень любил - из современных. А вообще из русских писателей абсолютно любимым его писателем был Пушкин. Он сравнительно недавно его перечитывал и даже написал заметку, она тоже войдет в "Литературную коллекцию".
в: Не вспомните: последние книги, которые он читал, - какие?
о: Недавно читал книгу Алексея Варламова о Михаиле Булгакове. Исследование профессора Ивана Беляева о выборном начале на Руси, и за сто лет не утерявшее интереса и значительности. Всегда одновременно читал несколько книг. Следил за толстыми журналами внимательно. Он вообще был "толстожурналец", любил журнальное чтение. Последнее время страдал из-за того, что ему казалось - ну как казалось? так и есть, - что качество журнальных публикаций упало. Очень досадовал, даже отказывался от журналов: пусто. Но он хотел бы видеть их не пустыми, он очень любил эту форму. Любил даже, как пахнет эта бумага.
в: Вы сказали на открытии выставки - так процитировали агентства: "Он мечтал, чтобы его книги читали повсюду".
о: Он мечтал, чтобы его книги читали в провинции, по всей стране.
в: Знаете, я потом сама над собой посмеялась: я оторопела от слова "мечтал". Цель - ясное дело. Но мечты?.. Настолько неожиданно это вдруг прозвучало применительно к Солженицыну.
о: Почему же?.. Были вещи, которых он очень хотел. Но быстро они были недостижимы. Наверное, это и называется мечтой - то, чего быстро невозможно достичь. В частности, он очень любил это Собрание сочинений и очень хотел, чтобы при его жизни вышли в нем тома "Красного Колеса". Совсем немножко времени не хватило. Но он успел порадоваться двум последним томам с окончанием "Марта Семнадцатого", и мы с ним вместе успели поработать над первым томом "Апреля". И не успели - над вторым.
в: Сейчас в ходу такая формула: успешный человек. Оценка по "внешним признакам". О Солженицыне можно сказать и так - он безусловно достиг успеха в своем деле. Но, наверно, все-таки важнее другое - то, что сейчас в разговорах о крупных личностях отодвигается, не берется в расчет: он был состоявшийся человек. А как, на ваш взгляд, он сам считал: жизнь состоялась?
о: Несомненно состоялась. Он бы никогда себя не назвал "успешным" человеком. Но что жизнь состоялась - несомненно. У него был страх в течение многих лет - и мы жили под давлением этого страха: он боялся не успеть написать "Красное Колесо". Его невозможно было написать по плану. Он всегда составлял графики работы - и долгосрочные, и близкие. "Красное Колесо" ломало все графики, отставало по времени, разрасталось по объему. По начальному замыслу каждый "узел" представлялся гораздо короче. Но он стремился дойти до сути - и отступал назад, в историю. И его все время угнетало чувство: могу не успеть. Это стало ослабевать в середине 80-х. Тогда он и начал "Литературную коллекцию", о которой мы говорили, потому что появился вечерний досуг, он смог читать нечто, не относившееся к завтрашней работе.
Да, до этого он, может быть, и не считал, что жизнь состоялась, потому что все достигнутое - и "Круг", и рассказы, и "Архипелаг", - все это было только "по пути", это нужно было сделать из честности по отношению к той жизни, которую он прожил, и к тем людям, которые рядом с ним в этой жизни были - и на войне, и в лагере, всюду. Но это нужно было сделать, чтобы отодвинуть и дальше продвигаться к "Красному Колесу" - это была задача всей его жизни с восемнадцати лет. И пока он его не написал, наверное, было чувство, что он еще не выполнил своего назначения.
в: А что для него это означало?
о: Ну, назначение у каждого свое. А вот какова цель жизни человека на земле? и его собственной жизни тоже? Он пытался нащупать ответ, верный для всех. Мы рождаемся, живем, умираем - есть у этого пути какая-то цель? Человек при рождении получает определенные дары (или не-дары), каждый - свои, разные. Свойства характера, таланты, способности. Потом жизнь его воспитывает, меняет. Так вот, с того момента, как человек становится сознательным, а не просто милым чадом своих родителей, цель человека - уйти из мира лучшим, чем в него пришел, то есть приумножив, превзойдя то, чего мог достичь со своими начальными дарами. По сути - то же евангельское "не зарыть талант в землю". И в этом смысле он мог считать себя состоявшимся человеком.
Возврат к списку
