Функционирует при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям

Игнат Солженицын. В личном общении с ним легко


27.05.2011


 Игнат Солженицын. В личном общении с ним легко

 

Игнат Солженицын

В личном общении с ним легко

(Подготовлено на основе материала:
Шилов В. К нам едет Солженицын: наследник знаменитого писателя поменял ГУЛАГ на Бетховена /
беседу вел В. Шилов // Вечерний Челябинск. 2011. 27 мая;
http://vecherka.su/katalogizdaniy?id=35649)

 

Сын знаменитого писателя сыграет в нашем городе на рояле. Накануне он встретился в Нью-Йорке с нашим внештатным корреспондентом и откровенно ответил на вопросы.

Нью-Йорк не только на словах город великих возможностей. А для любителя музыки так и просто Мекка. И уж точно это, наверное, самое подходящее на земле место для того, чтобы взять интервью у музыканта, который концертирует по всему миру. Рано или поздно, но он обязательно окажется в Нью-Йорке.

Я слушал записи Игната Солженицына. Все их отличала удивительно мягкая и какая-то «человеческая» манера исполнения. А потому, оказавшись в Нью-Йорке, при первой же возможности пошел на его концерт. Я считаю, что мне несказанно повезло. Это был удивительный зал. Старая, отслужившая свое баржа XIX века, переоборудованная под концертный холл. Настоящий музей на воде. Внутри была простая и трогательная атмосфера романов Марка Твена — обшитые деревом стены и печь у левой стены, выложенная из старого, отшлифованного временем кирпича. Музыканты уже собирались у сцены, обменивались приветствиями со знакомыми, пробовали инструменты. И была еще одна особенность у этого зала: у сцены не было задней стены. Вместо нее было огромное окно с видом на небоскребы Манхэттена. Я не люблю словесных клише, но единственное, что могло прийти мне в голову, — голливудский штамп «Это Нью-Йорк!».

При первых же звуках музыки просто физически ощущаешь, что камерная музыка и писалась для таких салонов. Зал вместе со зрителями и старой печью будто бы растворился в музыке и сам стал частью мелодии. Игнат Солженицын в характерной для него позе с высоко поднятой головой сидел за роялем. А зачесанные назад волосы придавали еще более одухотворенный вид его лицу…

Излишне повторять, что Игнат Солженицын родился в семье человека-эпохи — Александра Исаевича Солженицына. И в чем не было в этой семье недостатка, так это во внутреннем содержании и духовности. Поэтому сколько угодно можно гадать, почему Игнат Солженицын не стал литератором, но случилось то, что случилось, — духовность и музыка понятия неразделимые.

…При всех своих регалиях и происхождении на мою просьбу об интервью известнейший музыкант, воодушевленный успехом у слушателей, легко ответил согласием. С первых же слов Игнат Солженицын оказался таким же, как его музыка, — мягким, улыбчивым, простым и очень теплым. Его приветливость сразу расположила к непринужденному доверительному и какому-то легкому по стилю общения разговору. Он отвечал просто, мягкая улыбка не покидала открытого лица, поэтому и вопросы рождались сами собой, и легко было задавать самые, казалось бы, «неуместные» для классического музыканта вопросы.

— Есть такой анекдот: девочку спрашивают, тяжело ли расти дочерью полковника? «Так точно!» — чеканит девочка. Ваш отец по своей общественно-политической значимости был генералиссимусом. Легко ли было расти сыном великого Александра Солженицына?

— В личном общении с ним легко. А в соприкасании с обществом, где все ждут чего-то необычайного от сына Солженицына, — нелегко.

— В Википедии говорится, что в девять лет вы услышали 5-ю симфонию Дмитрия Шостаковича на концерте, и она так повлияла на вас, что вы решили заняться музыкой серьезно.

— Это было на концерте в летнем музыкальном лагере. Мне было 11 лет, и впечатление произвело неизгладимое. Настоящая живая музыка в исполнении великих артистов, таких как Серкин, Ростропович, Перайя, Гуд, Хоршовский, Аккардо, часто звучала неподалеку от нас — в Брэтлборо, Мальборо или Дартмуте.

 

Игнат — средний сын автора «Архипелага ГУЛАГ». Ему было всего полтора года, когда семья Солженицыных отправилась в вынужденное 18-летнее изгнание. Сначала в Европу, затем в Америку. Музыкальные способности Игната обнаружил сам Мстислав Ростропович — в доме писателя часто бывали люди искусства. Музыкой младший Солженицын начал заниматься довольно поздно — по некоторым данным, в девять лет, по другим — даже позднее. Музыкальное образование получал сначала в Соединенных Штатах, где вырос, потом в Англии. Именно там, по мнению самого музыканта, сформировалась музыкантская личность, во многом благодаря выдающемуся педагогу Марии Курчо, ради которой пианист отправился в Туманный Альбион. Свою музыкальную карьеру Игнат начинал как солирующий пианист, а уже потом взял в руки дирижерскую палочку. С 1997 года Игнат Солженицын — главный дирижер Камерного оркестра Филадельфии. На сегодняшний день рояль и оркестр занимают в его жизни равные позиции — 50 на 50. Сейчас Солженицын считается одним из наиболее востребованных музыкантов в мире, много гастролирует, минимум дважды в год приезжает на родину. В качестве дирижера ему довелось поработать с такими величайшими исполнителями, как Мстислав Ростропович, Владимир Ашкенази, Лучано Паваротти, Гэри Граффман… А как солист сотрудничал с Превином, Бломшедтом, Заваллишем, Пендерецким.

Виктория ОЛИФЕРЧУК

 

— 5-я симфония Дмитрия Шостаковича наиболее «классическая» из всех его произведений по своему построению. Считается, что Дмитрий Дмитриевич «учел» критику партии и правительства и написал, что называется, «нормальную» музыку вместо «всем привычного» «сумбура», вложив, правда, в нее все свое видение истории России 20-го столетия, и симфония получилась абсолютно гениальной. Что чувствовал 11-летний ребенок, слушая глобальное музыкальное произведение?

— Я именно почувствовал эту музыку нутром, она затронула глубины, о которых я сам не знал. Мне казалось, что я сражен навеки, и так впоследствии и оказалось.

— Вы учились музыке у таких пианистов, как Рудольф Серкин, Мария Курчо. Первый из них играл в оркестре самого Артуро Тосканини, который для меня, наверное, лучший дирижер современности. Мария Курчо выступала с легендой вокальной музыки Элизабет Шварцкопф. Наверняка это личности, о которых есть что рассказать. Может быть, они рассказывали вам какие-то «приватные» вещи о «великих», с которыми они выступали, встречались? Что-то такое, о чем бы вам хотелось поведать?

— Рассказывается, что в молодости Сибелиус познакомился со стариком, который, будучи юнцом, служил посыльным между Бетховеном и его издателем. Искушенный возможностью узнать что-то насущно важное, высокое от очевидца, знакомого с великим гением, Сибелиус пытал старика: «Что же? Как же? Каким же он был?» Старик отмахивался, мол, давно все это было. Но вдруг его озарило: «Помню!!! У него были очень волосатые руки!» Действительно, сущность великих людей нелегко объяснить. И все же мне дорого то, что Мария рассказывала мне о Шнабеле, Ростропович о Прокофьеве, Серкин о Шенберге. Когда-то, может быть, об этом расскажу.

— Кто повлиял на вас как на музыканта? Кого из своих коллег вы слушаете? Может быть, есть музыканты, к которым у вас особое отношение и о которых вы хотели бы что-то сказать?

— На меня повлияли Аррау, Рихтер, Серкин и, конечно же, Шнабель — учитель моего учителя. Из сегодняшних коллег не хочется выделять одного-двух, сегодня много активных прекрасных пианистов.

— Каждый музыкант, наверное, хотел бы выступать в огромных залах на тысячи мест. И бывают огромные залы с изумительной акустикой. Но в небольших залах контакт со слушателями, по-моему, более «интимный», музыка воспринимается более лично. И вот каково ваше отношение к большим и маленьким залам? И к концертам в столицах, и к концертам для провинциальной публики?

— Вы правы, разнообразие залов и публики поражает. Главное в зале — это, конечно же, акустика. Бывают огромные залы с волшебной акустикой и, наоборот, «интимные» залы, где все мертво. Нечто похожее и с публикой — в иных столицах слушают невнимательно, хлопают между частями, принимают звонки на мобильниках, а кое-где в провинции приходят на концерт, как на священнодействие.

— Что вы чувствуете, когда вживаетесь в музыку композиторов, которых вы исполняете?

— На тех репетициях и концертах, где такое вживание хотя бы частично удается, я испытываю именно огромное счастье, окрыленность, даже экзальтацию. Однако же дирижер обязан всегда оставаться и прочно заземленным, не забывать, что он ведет за собой дюжины изощренных артистов.

— В одном из ваших интервью вы проговорились, что в отрочестве могли себе позволить шокировать своих добрых родителей пластинкой BlackSabbath и вообще «баловались» слушанием рок-музыки. Каково сейчас ваше отношение к музыке в стиле рок?

— Я думаю, что немало есть достойной рок-музыки. Как профессионалу, мне кажется, что главное, чего ей не хватает, — это технической базы. Бывают красивые мелодии, сильные слова, но выражаются они почти всегда в том же самом метре 4/4, в той же самой гармонической последовательности I–VI–V–I и так далее. Не хватает разнообразия.

— Хотелось бы узнать ваше мнение о так называемой «популяризации» классической музыки. Я слышал замечательные передачи с участием вашего коллеги, с которым вы сотрудничаете, Николая Петрова, Михаила Казиника и других. Вы человек очень обаятельный, на сцене умеете заставить публику смеяться, когда рассказываете какие-то забавные вещи о музыке, музыкантах. Занимаетесь вы такой деятельностью?

— Да! Шостакович говорит в «Свидетельстве», что музыке все-таки нужны слова, не всегда она может все выразить без помощи языка. Сам я со временем все больше соглашаюсь с этой точкой зрения, особенно когда речь заходит о том, как достичь более широкой, неискушенной публики. Мне нравится общаться с аудиторией, рассказывать о музыке, которую люблю, отвечать на вопросы.

— Все ваши поклонники и слушатели так или иначе знают о семье Александра Исаевича Солженицына. Вы свою личную жизнь не афишируете. Но, извините, я точно знаю, все хотят знать о вашей семье, о том, где вы живете, о ваших братьях.

— Женат на враче-психиатре, живем в Нью-Йорке, трое детей (возрастом от десяти до трех). Оба брата женаты, работают в Москве, партнеры в международной консалтинговой фирме McKinsey.

— Вы едете выступать в Россию, в мой родной город Челябинск, с фортепианными сонатами Бетховена. Должен сказать, у нас очень благодарная публика. Классическую музыку любят и ценят, классических исполнителей принимают исключительно тепло. Вы ведь выступали уже у нас несколько лет назад. Можете как-то представить эти сонаты слушателям? И где вы еще планируете выступать на этот раз?

— Сейчас я вожу эту программу по России, в том числе буду ее играть в Санкт-Петербургской филармонии и в Московском доме музыки. Потом в Нью-Йорке, а потом записываю на диск. Последние сонаты Бетховена, как и весь его поздний период, — неистощимая сокровищница духовной пищи. Окончательно оглохнув, композитор начинает слышать что-то дотоле недоступное ни одному смертному. Адажио 29-й сонаты — между прочим, самая длинная из всех медленных частей Бетховена — представляет собой одновременно как бездну отчаяния, так и великую надежду, как агонию одиночества, так и экстаз любви. Следующая за ней грандиозная фуга захлестывает все мыслимые человеческие пределы, она напоминает борьбу богов и титанов, метание молний и скал.

— Что вы хотите репетировать? С какими оркестрами планируете выступать? Какие приглашения у вас есть?

— Много творческих планов, замечательные приглашения, изумительная музыка. Но довольно для каждого дня своей заботы — сейчас всем существом сконцентрирован на дивных плодах бетховенского страдания и самопознания.

 

Нью-Йорк, май, 2011 г.


 

Возврат к списку