 |
18.05.2009 |
Ирина Муравьева
Тьма и свет Ивана Денисовича
Мировая премьера оперы по рассказу Александра Солженицына "Один день из жизни Ивана Денисовича" состоялась на сцене Пермского театра оперы и балета. Партитуру написал Александр Чайковский по заказу режиссера и руководителя театра Георгия Исаакяна. Премьеру приурочили к главному культурному фестивалю Перми: "Дягилевские сезоны: Пермь-Петербург-Париж".
Знаменитым "Русским сезонам" Сергея Дягилева отмечают в мире столетний юбилей. И сегодня, спустя век, антреприза Дягилева продолжает быть эталонным культурным проектом, актуальным и по своему художественному итогу, открывшему корпус выдающихся имен и новейшую, "концептуальную" модель искусства, и по продюсерской эффективности, создавшей из гастрольного формата "Сезонов" арте-факт мировой культуры. Неудивительно, что в Перми - родном городе Дягилева, столетие "Сезонов" отмечается с особым размахом: к проекту Пермского оперного театра присоединились "новейшие" культурные силы города во главе с галеристом Маратом Гельманом, открывшим недавно в Перми музей современного искусства Permm и стягивающим теперь на Урал творцов и идеологов актуального искусства.
Как результат, афиша нынешнего фестиваля представляет микст разнородных художественных явлений: на оперной сцене - гастроли балета Большого театра и солистов Мариинской труппы, премьеры Пермского театра оперы и балета, выступление этуалей Парижской оперы, а на берегу Камы, в музее Permm - провокативные перформансы: художников "Синих носов" Александра Шабурова и Вячеслава Мизина, выпускающих из штанов огненные фейерверки и сервирующих тортами спины юных пермячек в бикини, демонстрация немой ленты Абрама Роома "Третья Мещанская" с живым саундтреком Псоя Короленко, фильм из "Антологии Современного искусства" Евгения Митты и Александра Шейна "Олег Кулик: Вызов и Провокация" и другие, концептуальные выставки.
На вопрос: не станет ли новой культурной идеологемой города актуальное искусство, министр культуры Пермского края, режиссер Борис Мильграм ответил: "Естественно те, кто не занимается современным искусством, могут отчаянно возмутиться, захотеть чем-то ответить, и какие-то слои, давя друг на друга, начнут высекать энергию. А это важно. Я хочу, чтобы и экономика, и власть не относились к культуре только как к развлекательному и познавательному фактору. Культура должна становиться фактором, реально сдвигающим смыслы: как сблизиться городу и этому краю, как сохранить людей, привлечь сюда высококвалифицированные кадры, бизнес? Без искусства, без культуры, без ощущения, что ты живешь в столичной территории, сделать это сложно. А возбудить культурную ситуацию эффективнее и короче можно современным искусством. Мы должны провоцировать".
Одной из наглядных акций стало открытие выставки художника-футуриста Петра Субботина-Пермяка (кураторы Екатерина Деготь и художник Леонид Тишков) в агитпропповской эстетике - во дворе Художественной галереи, с борта грузовика, обтянутого красным сукном, с речами и лозунгами под общим девизом "Кудымкор - локомотив будущего".
И все-таки центральным событием "Дягилевских сезонов" стала мировая премьера оперы Александра Чайковского "Один день из жизни Ивана Денисовича" в постановке Георгия Исаакяна. На премьеру в Пермь приехали вдова Александра Солженицына Наталья Дмитриевна с сыновьями. По результату же очевидно, что опера об Иване Денисовиче стала для ее создателей не просто акцией искусства, но и глубоким личностным переживанием. В либретто авторы не отклонились от текста Солженицына, положив на вокальную строку аутентичный язык его прозы, кроме того - вывели текст на электронную строку, сохранив все нюансы солженицынского словаря (в опере даже появилась отдельная хоровая сцена "Словарь" с терминами из лагерной жизни). Сложнее было подобрать к его прозе музыкальный и сценический ключ, не пережать "трагизм", суметь так же нейтрально, как в рассказе Ивана Денисовича, показать один день из его жизни, пронзив болью душу.
В спектакле это удалось. Чайковский разбил оперу на условные эпизоды с названиями: "Рельс. Подъем", "Шмон", "Жена Шухова", "Работа, Барак", "Вечер" и другие, но музыкальное движение выстроил по принципу круга, бесконечно возвращаясь к "арфовому" рефрену, печальные переливы которого имитировал синтезатор. В инструментовке, кроме обычного состава струнных и медных, композитор задействовал дополнительный состав перкуссии, два синтезатора, домру и баян. Электронные звуки внесли "далекую", как в сказании, краску, баян и домра педалировали "советскую" конкретность, шорохи, "хлесты", стуки - реальную атмосферу происходящего.
Несмотря на обилие хроматики и сложнейший, неустойчивый метр, меняющийся почти в каждом такте, партитура Чайковского за счет рефренов-повторов и большого количества запрятанных в ней цитат и стилизаций - от духовных песнопений, фуги и советских песен, - не выглядела перегруженной, наоборот, оказалось на слух "просветленной", не претендующей на грандиозный симфонический масштаб. Тем лучше для спектакля, тема которого сама по себе наполнена тяжелым душным переживанием.
Исаакян, в свою очередь, проявил невероятную режиссерскую деликатность, сконцентрировавшись на создании атмосферы, а не на изображении жутких подробностей лагерного быта. В огромном темном пространстве с вратами "ада" и нависшей слоями колючей проволокой вместо неба (впечатляющая работа художника Эрнста Гейдебрехта) мерно "колыхались" безликие массы арестантов в нумерованных ватниках и ушанках, выбрасывая вперед Ивана Денисовича или Цезаря, баптиста Алешу или Татарина, поющего резким женским голосом. Сцены, придуманные режиссером - воображаемый разговор Шухова с женой на фоне ярко крашеных деревенских ковриков или веселая застольная болтовня студенток-ленинградок, окончившаяся для одной из них "вратами ада", служили "люфтами" в бесконечной, мерной лагерной истории, жанр которой считывался в спектакле как апокриф. Главное - режиссер вывел Ивана Денисовича на какой-то новый виток, показав, как рождается свет в его душе, как во мраке, в человеческом аду растет его внутренняя сила.
"Почти счастливый день!" - поет в финале Иван Денисович: партитура начинается молитвой баптиста Алеши "Господи, Иисусе Христе, помилуй мя" и приходит к финальному разговору Алеши с Шуховым о боге. Здесь дирижер Валерий Платонов добился особенного эффекта: стилизованное композитором в вокальной строке Шухова духовное песнопение выделил восходящим ходом трубы, превратив звучание фразы в светоносное состояние героя. Работа дирижера над партитурой оказалась содержательной не только потому, что Платонов не упустил ни одной детали музыкального материала, точно выстроив трудный звуковой и ритмический баланс хоров (женский и мужской), женского вокал-бэнда в оркестровой яме, перкуссии в боковой ложе и солистов, но главное - создал ясное, чистое, негромкое и очень соразмерное образу Ивана Денисовича звучание партитуры.
После премьеры Наталья Дмитриевна Солженицына дала комментарий специально для "Российской газеты":
- Это то, в чем нуждаются ушедшие, и в чем нуждаемся сегодня мы. Да, мы не сидим в лагере, но мы плохо устраиваем свою жизнь. Мы остались на пепелище после жуткого ХХ века, и все, что может помочь нам принимать правильные решения и делать правильные поступки, - благодетельно. В этом смысле эта премьера благодетельна, а то, что она начинается молитвой - промыслительно. Меня пронзило до глубины души то, как постановщик и композитор ввели в оперу жену Шухова. В рассказе она появляется только в письмах: здесь же, ни от чего не отступив и не добавив, театр дали пронзительную судьбу на сцене - судьбу женщины, от которой отставили мужа. И все это: и ковры, и замечательный голос Татьяны Полуэктовой - бьет, как стрела навылет. Конечно, новый язык дает нам почувствовать в произведении то, что, может быть, оставалось в тени слов.
У Солженицына вообще трагическая писательская судьба: его книги производили впечатление политической сенсации, и за этим мощным взрывом пропадал его великий литературный дар. Сейчас его много издают (у меня действующие контракты с 12-ю разными издательствами одновременно), а это значит, что есть спрос, что его читают, что страна постепенно всасывает его мысли. Многие, перечитывая, говорят: я как будто это читал, но сейчас воспринимаю абсолютно по-новому, я не понял тогда, что это великая литература. То, что сейчас происходит - это второе дыхание, вторая жизнь у писателя Солженицына, и я бесконечно счастлива этому.
Страница 5 - 5 из 7
Начало | Пред. | 3 4 5 6 7 | След. | Конец
Возврат к списку
